Николай Петрович Куранов, д. т. н., проф.
Председатель Совета директоров АО «ДАР/ВОДГЕО»
А. Ж. Муфтахов
Как-то на втором курсе университета в один погожий весенний день мы со своим другом, гуляя по городу, вдруг стали всерьез обсуждать наше будущее. Я никогда не умел и не умею сейчас вести «легкий треп» по серьезному поводу. Войдя в тему, обсудив все «за» и «против» прихожу к выводу, что спустя два года после окончания механико-математического факультета по специальности гидромеханика (т.е. обязательный срок в то время работы по распределению) я буду работать в колхозе и, ни больше, ни меньше, - председателем колхоза. Мой друг и сокурсник (Коростелев Александр Дмитриевич впоследствии защитил диссертацию на актуальную до настоящего времени тему по затоплению земель при паводках, имел и имеет тесные связи с ВОДГЕО) тут же не упустил возможности предложить мне пари. Предложение было принято. Через пять лет мы должны были с ним решить, за чей счет будем распивать ящик вина...
Спустя пять лет, несмотря на красный диплом университета, я оказался в колхозе, и мне предложили должность председателя колхоза. Поскольку родом я из деревни и весь обыденный деревенский труд знал и любил, то готов был принять предложение. Но по здравому рассуждению (и по мудрому совету родителей) решил, что умение метать стога, стричь овец, управлять трактором еще не является достаточным основанием в 25 лет управлять сложным колхозным хозяйством. Знание математики, гидромеханики и аэродинамики мне вряд ли в этом деле поможет. Надо бы подучиться. И вот тут мой друг - сокурсник (думаю не без личной выгоды - все-таки ящик вина!) предлагает мне отказаться от председательской должности и пойти в аспирантуру к Муфтахову Ахмету Жаляевичу - у него и подучиться. Он, мол, запросто может мне дать «колхозную» тематику.
Колхоз был в Астраханской области, Муфтахов работал в г. Астрахань (в техническом институте: Астрыбвтуз). С Ахметом Жаляевичем мы договорились, что я буду работать над проблемой промывки засоленных земель. В то время эта тема была очень актуальна - мелиорация в Астраханской области часто оборачивалась выходом из севооборота из-за засоления мелиорируемых земель.
Вскоре я окунулся в прекрасный мир творчества, который создал мне Муфтахов. Так сельское хозяйство потеряло председателя колхоза, а я - тот самый ящик вина, который мы с другом смаковали долгое время.
Муфтахов Ахмет Жаляевич - прекрасной души человек. Он был для меня больше чем учителем. Он был для меня в разный период (а мы с ним не расставались с того самого 1972 года по самый день его смерти - 7 февраля 1993 года) и партнером, и соратником, и оппонентом в споре, и напарником в застолье с песнями и «мандолинами» и т.п. Мы с ним по-настоящему дружили, дружили семьями, все знали друг о друге, о проблемах житейских, проблемах детей. Были периоды, когда мы серьезно ссорились, вновь сходились и вновь ссорились. Пишу эти строки и понимаю, что, по-видимому, мы с ним любили и уважали друг друга. Споры, ссоры... В основе разногласий стояли разные взгляды на развитие научных исследований по теории фильтрации и миграции веществ и их приложениям к разным отраслям народного хозяйства. Я был молодым, горячим, считал себя всегда правым (эдакий молодой петушок). Он был упрямым, противоречивым, не любившим признавать и не признававшим своих ошибок - только спустя длительное время. Бывало, что в нашей комнате (и в Москве, и в Кучино наши рабочие столы были рядом) стояла такая гнетущая тишина, что сотрудники боялись шелохнуться, прошелестеть страницами. Мы так и искали повод, чтобы прервать молчание и продолжить громовыми голосами какой-нибудь затянувшийся спор по поводу очередного обобщения уравнения Буссинеска и граничного условия на... В этот период и еще задолго до этого такого рода конфликты в ВОДГЕО были, пожалуй, не исключением, а правилом. Это был период неравнодушных, увлеченных своими идеями исследователей. Научные конфликты выплескивались на ученые и научно-технические советы и здесь не было пощады никому: «щепки» летели в разные стороны. Поэтому молодежь относилась к своим докладам на НТС не только со всей ответственностью, но и с опаской - запросто можно было оказаться в роли «щепки»...
Всё это, конечно, накладывало свой отпечаток на работу коллективов, и руководство института старалось не допускать «двух медведей в одной берлоге». Но, в конечном счете, это было двигателем прогресса, поскольку мелочность отступала, а «большое» так или иначе проявлялось. В наших, например, с Ахмет Жаляевичем отношениях это наиболее явственно проявилось в день его 60-летия, когда он подал заявление об уходе с должности руководителя лаборатории, несмотря ни на какие уговоры, и буквально заставил меня взять эти обязанности на себя...
Атмосфера творчества, постоянной и полной самоотдачи, готовность помочь достойному, брезгливость к «чёрным технологиям» и серости, создание климата родственности, пронизывающего труд, отдых, быт - вот что присуще школе Муфтахова А.Ж. Он был всегда в динамике, не терпел и не умел себя вести в статике (уж лучше поддать!). И из жизни ушёл на лыжне - бежал, упал и не встал.
Семинар Н.Н. Веригина. Масштаб личности
Знакомство с ВОДГЕО у меня началось со скамейки на дворе перед столовой Промстройпроекта. Муфтахов приехал из Астрахани на семинар в ВОДГЕО, которым руководил И.И. Веригин. Прихватил с собой и двух своих аспирантов. Прихватил, как я потом понял, на всякий случай без особой надежды, что нам там тоже дадут слово. Дело в том, что он докладывал свою докторскую диссертацию, ситуация была не очень проста для него самого и уж, конечно, было не до нас. Мы остались сидеть на скамейке, а Ахмет Жаляевич пошел согласовывать план семинара. Случилось непредвиденное: Веригин, узнав о теме моего доклада, дал мне пять минут на выступление! После пятиминутного доклада меня засыпали вопросами и держали несколько часов: всё дело в том, что докладывались вопросы, которые были «на слуху» в ВОДГЕО более 20 лет и вдруг откуда-то из глубинки привезли совсем другой взгляд на решение задач растворения солей. А на семинаре были не только Н.И. Веригин - создатель этой теории, Б.С. Шержуков - секретарь семинара, один из крупнейших специалистов в области геохимической гидродинамики и автор монументальной работы по теории растворения солей в пористой среде в известном сборнике П.Я. Полубариновой-Кочиной по развитию исследований по теории фильтрации за 50 лет, но и авторы классической работы по лабораторным исследованиям растворения солей Анна Ефимовна Орадовская и ещё несколько знакомых для меня фамилий Файбиш Минаевич Бочевер, Вруйр Саркисович Саркисьян и др. Из Твери на семинар приехал Денис Федорович Шульгин - виднейший специалист по теории массопереноса, из пос. Зелёный прибыл В.А. Барон - лидер ВСЕГИНГЕО по этим вопросам. Остальных я не запомнил - ведь это был мой дебют. С этого семинара закончился период моей изоляции, в которой я находился в Астрахани. Ведь сам Муфтахов не занимался теорией миграции веществ (он дал «колхозную» тему!). Он предоставил мне полную свободу, и я контактировал напрямую со всеми специалистами, которым была интересна эта тематика.
На другой день Веригин назначил мне встречу, и мы целый день обсуждали с ним направление дальнейшей работы. За этот день он развернул передо мной такие перспективы, что это потом с лихвой хватило на написание несколько совместных статей и диссертационной работы. Николай Николаевич присутствовал на защите, которая, по его совету, была в ведущем научном центре страны по мелиорации - ВНИИГиМе, познакомил меня с участниками и соратниками С.Ф. Аверьянова (И.П. Айдаров, А.И. Голованов, Д.Ф. Шульгин, Л.М. Рекс, М.Г. Хубларян, Л.Я. Пестов - каждый из них достоин отдельного рассказа, но это уже за рамками ВОДГЕО).
Много лет работая уже вместе с Веригиным не только в одном институте, но и в одной лаборатории (перестроечные течения привели к тому, что лаборатория Веригина влилась в лабораторию дренажа промышленных площадок и городских территорий, которой я в то время заведовал) нас связывала незримая нить общих научных интересов. Это был ученый с большой буквы, с мировым именем. Он пользовался авторитетом среди ученых разных направлений. Вспоминаю, например, очень уважительное отношение Пелагеи Яковлевны Полубариновой-Кочиной (одна из первых женщин - академиков в СССР, ведущий учёный-гидротехник) к институту ВНИИ ВОДГЕО прежде всего потому, что здесь работал Н.Н. Веригин. Однажды мы с ней подробно обсуждали какую-то мою работу, в докладах академии наук и она, обратив внимание, что я из ВОДГЕО, расспрашивала о Николае Николаевиче и потом долго и тепло рассказывала, как она ещё молодой девчонкой бегала в Кучино к Д.М. Рябушинскому и Н.Е. Жуковскому, чтобы принять участие в экспериментальных полётах на воздушных шарах. Эта милая интеллигентная женщина обладала какой-то особенной мягкостью, исключительной эрудицией и в месте с тем твердостью и принципиальностью, что сразу же располагала к себе и её мнение о Веригине и институте ВОДГЕО, для меня дорогого стоило.
«Маленькие» слабости больших людей всегда вызывают особый интерес у окружающих. У Веригина было немало таких слабостей. Одна из них - последовательность в требовании ссылок на его работы, на его фамилию в трудах, особенно молодых ученых, в их докладах на научно-технических советах. За это ему часто «перемывали косточки» в кулуарных беседах. Как и все крупные учёные «старой закалки» Николай Николаевич был до конца на посту, который определил себе сам. Вспоминая последний период жизни Веригина я благодарю коллектив лаборатории, который нашел возможность в нелегкие перестроечные годы дать спокойно, как он этого хотел, провести в последние годы в стенах института. А он провёл эти годы, занимаясь своим наследием...
Ночь с Бочевером Ф.М.
Файбиш Минаевич Бочевер - блестящий ученый - гидрогеолог, с очаровательной улыбкой, часто чем-то и кое-как заклеенной лысиной, которую он неизменно поглаживал, почти на всех сразу производил очень благоприятное впечатление. Он был оппонентом моей кандидатской диссертации, которую он подробно обсуждал с Анной Ефимовной Орадовской, будучи большими, мне казалось, неразлучными друзьями. После защиты Бочевер пригласил меня к себе домой. Дома не было никого, кроме кошки. Он разделся до трусов, предложил это же сделать мне, чем я не преминул воспользоваться, и мы с ним провели одну из незабываемых в моей жизни ночей.
Как оппонент он досконально изучил мою работу, и у него была масса идей, как её развивать дальше. Его очень интересовали возможности методов возмущений, в частности, метода сращивания ассимптотических разложений в задачах геохимической гидродинамики. Он понимал, что именно эти методы, привнесенные в теорию миграции вещества из аэродинамики, могут дать серьёзный скачок развития этой науки.
Говорил он очень увлеченно, убеждал меня продолжить в этом направлении работы, учитывая процессы сорбции-десорбции. Подробно расспрашивал меня, можно ли и как это сделать. Заставил меня тут же выписать некоторые постановки задач и наметить пути их решения... Всю ночь мы говорили только об этом. Уже под утро пошли на кухню пить чай. Он сетовал на какую-то газетную статью, в которой пропагандировался коллективный образ жизни. В ней предлагалось на основе обобщения опыта жизни в «коммуналках» взять оттуда все положительное (отсутствие скуки, одиночества!) и на этой основе как-то так строить градостроительную политику. Я бы, конечно, этого не запомнил, если бы не его какая-то жалобно-ироничная фраза под утро: «Как же я там в трусах-то ходить буду?».
Вскоре Файбиша Минаевича не стало. Он взял пальто, чтобы помочь одеться жене, и рухнул на пол...
Я посчитал своим долгом выполнить ночные планы Бочевера.
Атоммаш - Алексеев
Когда ушел из жизни Сергей Козьмич Абрамов, то во ВНИИ ВОДГЕО под угрозой оказалось направление, традиционно развиваемое в институте: инженерная защита от подтопления промышленных площадок и городских территорий.
В ВОДГЕО из Астрахани был приглашён один из лучших учеников Абрамова Муфтахов А. Ж., а затем уже и ученик Муфтахова - ваш покорный слуга. К этому «приложили руку» кроме, естественно, Муфтахова, Соловьев Виктор Иванович и Алексеев Владимир Сергеевич, с которыми я до этого знаком был «шапочно».
Первые годы работы в ВОДГЕО я провёл как во сне (в связи со смертью Абрамова С. К., меня бросили на пятилетнюю Госстроевскую тему по специальным методам дренирования слабопроницаемых грунтов). Работа в НИИ ВОДГЕО была для меня новым ремеслом (ко времени переезда я был деканом строительного факультета). Алексеев возглавлял в качестве заместителя директора наше направление, как он это делает и сейчас. Убежден, что «стабильность» Алексеева и Швецова В. Н. сыграла, может быть, главную роль в том, что ВОДГЕО сохранил, в отличии от многих других подобных организаций, основной коллектив, основные направления, своё лицо.
Первое близкое знакомство с Алексеевым у меня началось с Атоммаша. Проблема Атоммаша возникла в связи с подъёмом грунтовых вод и, как следствие, неравномерными осадками зданий, сооружений, фундаментов под уникальным оборудованием. Внимание к г. Волгодонск Ростовской области было в то время приковано, что называется, всего народа. Проблема была под личным контролем Генерального Секретаря ЦК партии Андронова Ю. В., а занимался ей непосредственно член Политбюро Долгих.
Нашему объединению (ВОДГЕО и Союзводоканалпроект) было дано задание -разработать рабочую документацию систем инженерной защиты от подтопления промплощадки Атоммаш, параллельно с проектированием вести строительство и эксплуатацию этой системы. Всё это, естественно, в крайне сжатые сроки. Ответственными от Союзводоканалпроект - директор Андрианов Юрий Николаевич, от нас - Алексеев Владимир Сергеевич. Я, как один из авторов предложенного и принятого вакуумного дренажа, дневал и ночевал на Атоммаше, на стройке этой были заняты несколько лабораторий института. Алексеев привлёк туда для работ одного из своих хороших друзей - Алексея Курманенко, который имел большой опыт проведения натурных работ на объектах. И мы сумели закрыть все возникающие на месте вопросы. Алексеев определил меня тогда руководителем Волгодонской экспедиции и отрядил в постоянно действующий штаб стройки, и поэтому я там жил безвылазно, докладывая обстановку по телефону в Москву Яковлеву С.В. и Алексееву В.С. в установленное время. И вот тогда я впервые понял, что казавшийся жестким, ершистым и язвительным Владимир Сергеевич на самом-то деле совсем другой человек. Всё это панцирь, под которым он прячет готовность защитить, помочь, вытянуть тебя из любой передряги, способность принять оперативно решение и отстаивать его, создать условия для работы. Он готов также и корректировать свои решения, если услышит разумные доводы, что далеко не у всей профессуры имеется в наличии.
Всё проходит. Прошёл и Атоммаш. Осталось моё тёплое отношение к Владимиру Сергеевичу и уже много пудов мы с ним соли съели, он любит и не отказывает себе в удовольствии язвить на мой счет по любому поводу и без него, но я-то точно знаю, что там под панцирем, в том числе, отзывчивая и ранимая душа.
Школа ВОДГЕО
И сейчас, когда уже проработал в ВОДГЕО более 25 лет на разных должностях, как-то не получается у меня однозначного ответа на вопрос: «Что есть такое «Школа ВОДГЕО»? Ответа нет, а ощущения есть. Их много. Попробую какую-то часть их изложить. Может, тогда и ответ сложится?
Совсем недавно приходит ко мне на прием один из ведущих сотрудников института и говорит: «У меня для этой (молодой, недавней выпускницы) работы нет. Заберите ее у меня». Я знаю, что вообще-то у него работы много, но нет именно для этой. Главная причина - ей всегда надо выдавать задание. Она его сделает и ждет следующего. Нет задания - не знает, что делать, чем заняться. Совершенно прав мой коллега - не надо мучить человека, нет научного склада, нет места в «Школе ВОДГЕО». Есть другие разные профессии (в том числе и в ВОДГЕО), где исполнительность, выполнение задания «от сих до сих» - очень важная, необходимая черта. Но не для научного работника «Школы ВОДГЕО»
Большинство лучших учителей ВОДГЕО ставили задачи, проблемы, не мешали работать, давали советы, если за ними обращались, останавливали, если мысль уводила в дебри, помогали и впрягались сами в ответственные моменты. И подводили итоги на научно-технических и ученых советах. Очень важно, особенно для молодого человека, как корифеи да и просто коллеги относятся к результатам твоего труда. Тем более, если в свой труд ты вложил все, что мог: мысли, эмоции, душу.
В ВОДГЕО научно-технические советы всегда были и театром не одного актера. Как правило, были «и лед, и пламень», но были и свои Станиславские. К числу последних я всегда относил Бронислава Сергеевича Шержукова. Он никогда не спешил высказываться, точно выбирал момент своего выступления в соответствии с тем, что он собирался сказать. А построение выступления, тональность высказывания при блестящем изложении и понимании сути проблемы были таковы, что после его оппонирования мне лично хотелось всегда аплодировать. Поскольку он завораживал своим выступлением настолько, что все члены совета и присутствующие (чуть не сказал «зрители») проникались участием в мини-спектакле и он (спектакль) представлял большое искусство, маленький шедевр.
Но даже этот шедевр не был главным итогом. Главным было не впечатление, которое он производил на совет, а то, что уносил с собой автор, чья работа разбиралась.
Я знаю много примеров, в том числе имею и личный опыт, когда выступления Бронислава Сергеевича (Броня - так иногда в шутку называли Шержукова) на долгое время определяли дальнейшие направления оппонируемой работы.
Всегда с теплом вспоминаю свои встречи, беседы, совместные работы, застолья с этим незаурядным человеком, исключительно скромным, настоящим, я бы сказал, большим истинным интеллигентом.
Еще один эпизод из «Школы ВОДГЕО». В институте регулярно выходили сборники научных трудов. Передал в редсовет как-то я одну статью, где, по моим представлениям, была «свежая» мысль, которая могла составить конкуренцию методу фильтрационных сопротивлений. А метод этот довольно широко применялся в расчетах. Рецензию на статью писал Николай Николаевич Лапшин, который не имел высоких званий, но в кругу специалистов считался (и считается до сих пор, хотя его уже нет среди нас лет 20) профессионалом высочайшего класса. «Свежую» мысль он поймал сразу, но не удовлетворился ей, а предложил мне ее развить, доработать. Обрисовал мне перспективы, которых я тогда, конечно не видел. Я вначале пытался сослаться на занятость, мол, потом доработаю. Пусть это будет «первой ласточкой», а потом, как-нибудь позже, за ней полетит «стая». Он как-то так посмотрел на меня, что я сразу понял, что «сморозил» какую-то глупость, недопустимую в серьезном научном мире. Не найти время на развитие «свежей» мысли?! Он этого не сказал, только бросил на меня взгляд, и этого было достаточно, чтобы я, поблагодарив его за советы, просидел несколько ночей за воплощением им намеченных планов.
Когда я принес переработанную статью, мы с ним просидели еще несколько часов, оживленно обсуждая результаты. Совсем другим был взгляд, каким он проводил меня после встречи...
Атоммаш подарил мне увлеченность и веру в экспресс-методы опробования скважин, в оценку фильтрационных параметров методами экспресс-опробования. Я стал этим активно заниматься, разработал несколько приемов, методов, а проверкой их, так уж случилось, довелось заниматься в Ливии. Там наша экспедиция выбирала площадку для АЭС в местечке Сирт на побережье Средиземного моря в пустыне Сахара. От ВОДГЕО тогда были откомандированы мы вдвоем с Игорем Владимировичем Коринченко (именно там он получил прозвище «дедушки русского дренажа»), У нас там были разнообразные задачи. Однако, занимаясь ими, я наметил себе обязательно на этих объектах проверить ряд методов по экспресс-определению параметров. И Игорь Владимирович горячо поддержал меня в этом. Тех, кто хоть раз встречался с Коринченко, не надо убеждать в своеобразии этого человека, особенностях его юмора. Но, думаю, не все знают, как он преображается, когда увлекается любимым делом. Там, в Ливии, Коринченко работал, можно сказать круглые сутки, чтобы я успел за короткое время командировки (что-то около 2-3 месяцев, а он там оставался дольше) проверить в натурных испытаниях новую методику. Мы с ним работали и буровиками, и камеральщиками, и т.д. Мне по ходу приходилось заново разрабатывать методику под конкретные условия площадки АЭС, часто в спешке, я передавал Игорю Владимировичу еще «сырые» материалы, с которыми ему дальше приходилось работать, нередко, «на корзину». Но не помню случая, чтобы он мне за это выговаривал. И это Коринченко, который никогда не пропускает случая съязвить по любому поводу и без него. Отдать свое время, свой труд, если этого требуют обстоятельства, в том числе и бесплатно, чужой идее - это «поле» Коринченко. Это, в определенной степени, (мой опыт работы позволяет мне утверждать) и «поле Школы ВОДГЕО».
«Распахивать поле Школы ВОДГЕО» можно бесконечно. Оскар Давидович Лойцкер, например, рассказывал мне, как Лев Федорович Мошнин дал настоящий бой в партбюро (!), чтобы ему (Лойцкеру) разрешили погостить в Польше. Муфтахов А.Ж. мог сутками сидеть над исправлениями диссертационной работы с любым, кто б к нему ни обращался. Алексеев В.С., Хохлатое Э.М. бросят все и будут искать лекарство по всем своим знакомым, редкую книгу, если она нужна чьим-нибудь детям. Шевчик А.П. всегда как-то неудобно себя чувствует, получая зарплату, искренне считая достаточной платой за работу, то удовольствие, которое он от этой работы получает, и т.д. и т.п.
Благодарен судьбе, что мне посчастливилось долгое время ходить по полю ВОДГЕО. Не в одиночку, а с коллективом. И в периоды застоя, и в нескончаемом периоде перестройки. Никогда не чувствовал себя одиноким, как бы ни складывались жизненные обстоятельства. Перестройка не смыла «Школу ВОДГЕО», оставив, конечно, на ней шрамы. Я в этом уверен, потому что здесь, в ВОДГЕО, смею надеяться, со мной кроме тех, кого упомянул, А.В. Расторгуев, В.В. Кузьмин, Н.А. Садретдинова, Ю.Я. Криксунов, Л.Н. Копейкина, Т. М. Куликова. Е.В. Прокофьева, Е.Б. Ярунина, С.В. Верле и многие другие - прямые продолжатели «Школы ВОДГЕО». И это только в геоэкологии.